Когда я увидел при дневном свете мое новое жилище, глазам моим предстала маленькая грязная комната, она была узкая, длиною — сажени в 2 1/2 или менее, шириною сажени в 1 1/2, с высоким потолком: стены, оштукатуренные известью, давно потерявшей свой белый цвет. Они были повсюду испачканы пальцем человека, не имевшего бумаги для обыкновенного употребления. С одной стороны было окно, очень большое, сравнительно с величиною комнаты, с мелкими клетками стекол, закрашенное все до верх него ряда белою пожелтевшею маслиною краскою. Верхний ряд стекол один только был не закрашен и оканчивался с правой стороны форткою величиною в 3/4 листа писчей бумаги. За окном была железная решетка. С противоположной окну стороны дверь, массивная, окованная железом, и большое грязное зеркало изразцовой печи, затапливающейся снаружи.
В комнате, кроме кровати, были столик, табуретка и ящик с крышкою: на площадке окна стояла кружка и догоревшая уже плошка.
Таково было новое мое жилище, в котором я был заперт безвыходно.
Осмотревшись немного, я стал на большую площадку окна, но при малом моем росте не мог достать глазом незакрашенного верхнего ряда стекол, который оканчивался с правой стороны форткою, я отворил фортку; свежий воздух пахнул на меня и мне принес как бы что-то родное, — я вдохнул его, упился им полною грудью я еще более почувствовал желание взглянуть в окно, но и поднявшись на цыпочки, сколько было сил, я не мог увидеть ничего: я подскочил—перед глазами моими мелькнуло что-то вроде двора. Нельзя ли подставить что-либо под ноги? На площадке окна, где я стоял, была упомянутая деревянная крышка вроде кадочки; на донышке ее было немного воды, она показалась мне чистою и я выпил ее, потом снова влез на окно, стал на крышку запертой кружки и увидел дворик, небольшой треугольной формы; против меня, шагах в 40, стоял фас крепостной стены, замыкавшей дворик; у самого окна ходил часовой с ружьем». (Из этого описания ясно видно, что Ахшарумов был посажен в одну из камер Алексеевского равелина, таким образом к описанию Якушкина прибавилось описание Ахшарумова, и впереди читателя ожидают описания Поливанова и Фроленко, и читатель ясно увидит, во что могло превратиться в русской действительности жилое помещение. После этого необходимого примечания продолжаем выписки из воспоминание Ахшарумова.)
«В середине двери было маленькое, величиною в 8ю долю листа бумаги отверстие, в которое вставлено было стекло. Снаружи, со стороны коридора, оно было завешено темной тряпкой, которую сторожу можно было поднимать и видеть, что делает арестованный. Мне было очень холодно, и я попробовал постучать. Послышались шаги, и тряпка сейчас же поднялась, и показалось смотрящее на меня чьё-то лицо: чего стучишь? спрашивало оно меня. «Надо затопить печь, очень холодно, затопите печь», ответа не последовало, тряпка опустилась, и все оставалось по-прежнему.
Прошло некоторое время, когда послышались в коридоре шаги, беготня и звон связки ключей. Я слышал, как втыкались в двери других келий ключи, и они отворялись, и шествие это производилось подряд во все отдельные помещения. Вот и до меня очень скоро дошла очередь. Ключ всунут был не вдруг, казалось, ошибкой не тот, потом щелкнула крепкая пружина замка, дверь отворилась настежь: в нее вошел толстый старый генерал в сопровождении двух офицеров и служителей: что вы? — как живете, все благополучно? Все ли имеете? Я комендант крепости. (Это был генерал Набоков.) — Мне очень холодно, прикажите затопить печь, — ответил я. Тогда отдано было с гневом приказание затопить немедленно печи везде, «чтобы не жало вались более на холод». С этими словами он вышел со своею свитою, и я остался вновь один, запертый на ключ. Таково было быстрое посещение генерала. А другие все нужды? «Все ли я имею? — у меня ничего нет! Ни воды, ни пищи, я не умывшись с утра. Но кружка стоит для воды, и, вероятно, подадут какую-нибудь пищу. Через некоторое время все вновь утихло, в затем вскоре вновь раздались хождения с отмыканием дверей: и вот растворилась и моя дверь, и в комнату мою быстрыми шагами вошел солдат с посудою и, поставив ее на стол, ни слова не сказав, поспешно вышел, и дверь захлопнулась на ключ.
Наверху посуды лежал большой кусок черного хлеба, а под ним была миска с супом, и в ней лежали куски говядины. Не помню хорошенько, было ли еще отдельно какое мясо — прошло 35 лет с тех пор, и я совершенно забыл. Через полчаса вновь вошел солдат и за ним дежурный офицер, которого я настойчиво просил приказать мне сейчас подать воды в количестве, достаточном для питья и умывания, а также я заявил о необходимой надобности в полотенце. Кружка, стоявшая у меня на окне пустою, была схвачена служителем и, наполненная водою, принесена обратно. Затем без лишних слов все исчезли, приняв остатки обеда, кроме черного хлеба, который был в достаточном количестве и оставлен был мною у себя, затем я снова был накрепко захлопнут в моем жилище. Полотенце было обещано в будущем.
Оставшись один, я стал умываться с помощью рта и вытерся рукавом рубашки. Вскоре затем заметил я, что в комнате стало теплее, и, приложив руку к печной стене, я убедился, что она нагревается. Итак, я имею все, что нужно, хозяева тюрьмы мне дали все, что они могли — я сыт, умыт, одет и согрет...
| Предыдущая страница | Следующая страница |