Санкт-Петербург

www.opeterburge.ru

Всё, что нужно знать о Петербурге

Город Пушкин ч.2 глава 2

   Певец Фелицы (Прозвище Екатерины II) -  Г. Р. Державин воспевал Царское село, и в его голосе звучит интонация неподдельного восхищения этими «столпами и зданиями Фемиды», сооружёнными ею «героям росским в славу». И он, как впоследствии Жуковский и Пушкин, внимал здесь «гласам лебединым». Его восприятие Царского села полно бьющей через край жизнерадостностью. С этими местами связаны его стихи: «Прогулка в Сарском селе» (1791 г.) и «Амур и Психея» (1793 г.). Первое из них насыщено красочными описаниями лебединого озера:

Сребром сверкают воды,

Рубином облака,

Багряным златом кровы;

Как огненна река,

Свет ясный, пурпуровый

Объял все воды вдруг.

    Поэта пленяют и звуки и шорохи тенистого Английского парка, возникшего вокруг озера, как продолжение Французского парка, примыкавшего ко дворцу:

Послушай рога рёв,

Там эха хохотанье,

Тут шопоты ручьёв,

Здесь розы воздыханье!

    Это — розы Розового поля, любимого уголка Екатерины в новом парке.

    В послании «К Каллиопе» (1792 г.) Державин описывает «ревущий водомёт», долину с «шёлковой травой», «миром осенённую», «где шепчет с розой чуть зефир, чуть синий ключ журча виётся, чуть дышет воздух аромат», «как сад, Екатерины племя цветёт». В этих обычных образах поэзии своего времени Державин отражает Екатерининский парк. Послание приурочено к приезду баденской принцессы (Впоследствии императрица Елизавета Алексеевна) . В «Послании к грациям» (1792 г.), написанном «на случай балов, бываемых в колоннадной галерее в Сарском селе», отражены парк и галерея Камерона, место придворных празднеств:

Ах! не вы ли на помосте,

Средь столпов и переходов,

В храме росския богини,

Как зефиры легкокрылы,

Плавно пляшете по арфам.

    Державин в ту пору жил в Екатерининском дворце. Его муза была настроена на праздничный лад. Но постепенно его отношение к императрице меняется. Несмотря на желание Екатерины увидеть себя вновь воспетой в образе Фелицы, Державин, по своему признанию, «не мог воспламенить так своего духа, чтоб поддерживать свой высокий прежний идеал, когда вблизи увидел подлинник человеческий с великими слабостями».

    Царское село екатерининских времён упоминается Н. А. Радищевым в его «Путешествии из Петербурга в Москву». Первая глава этого замечательного труда называется «София» (район Царского села).

    «Век Екатерины», запечатленный в дворцах, парках и монументах Царского села, вдохновлял русских поэтов з течение ещё долгого времени.

    Социальная структура Петербургской империи менялась. Диктатура дворянства вступала в период своего кризиса. Великая Французская революция конца XVIII века грозным эхом прозвучала не только в усадьбах мелкого дворянства, сотрясённого бурей пугачёвщины, но и в роскошных императорских дворцах. Наступали сумерки золотого века дворянства, быстро сгущавшиеся. Для Царского села они усилились со смертью Екатерины. Павел, враг своей матери, ненавидел и Царское село; когда долгожданная власть перешла в его руки, он приступил к частичному разрушению резиденции своей матери. Павел предоставил право строителю Михайловского замка у Марсова поля в Петербурге Бренне брать нз Царского села всё, что тому понадобится для его работ. Сделавшись императором, Павел избрал своей резиденцией Гатчину и Павловск и приступил здесь к широкому строительству. В Царском .селе была уничтожена Катальная горка в Екатерининском парке и отдан приказ о разрушении Китайской деревни. Константиновский дворец перевезён в Павловск. Статуи и вазы вывозились из Царского села возами. Но любопытнее всего отметить, что «гений места» (genius loci) екатерининского Царского села - Вольтер — был отправлен в подвал.

001

Державин воспринимал Царское село времён Павла и в прямом и в переносном смысле, как руины:

Вот здесь хранилися кумиры,

Дымились жертвой алтари,

Сбирались на молитву миры

И били ей челом цари...

Но здесь её уж ныне нет:

Померк красот волшебных свет;

Всё тьмой покрылось, запустело;

Всё в прах упало, помертвело.

(Развалины». — 1797 г.)

    И вот ещё одно впечатление от Царского села на грани XIX века. «Всё начало глохнуть, поростать крапивой, покрываться тиной, портиться, валиться» (из письма Свиньиной). В первом десятилетии XIX века дворец уже становится «Элизиумом теней». Он уже перестал быть современен развившейся вокруг него жизни, он воспринимается уже как памятник старины, обветшалый и утративший былой свой блеск.

    С воцарением Александра I начался новый расцвет Царского села. Не Павел, а его сын Александр, по замыслу Екатерины, должен был унаследовать оформленную ею царскую вотчину. Для него был построен здесь в лучших классических традициях и дворец, носящий его имя. Однако Александр не сразу обратил внимание на «развалины» Царского села. Лишь с 1808 г. начинается здесь новое строительство, принимается ряд административных мероприятий и, наконец, возвращается часть вывезенного отсюда имущества.

    Царское село было обнесено кольцом бульваров, которые обычно разбиваются в городах на месте снесённых феодальных стен и валов. На месте Катальной горки в 1809 г. создаётся гранитная терраса. Под террасой на лугу появляется бронзовая статуя Нервы — императора, открывшего собой плеяду прославленных римскими историками цезарей. На той же оси, у самого озера разместилась гранитная пристань с бронзовыми копиями античных статуй. Вблизи гранитной пристани, в небольшой рощице, на диком сером камне у источника таицких вод появилась статуя грустящей нимфы. Она поджала под себя ноги; тонкая рука бессильно опущена; з ней разбитый черепок. Голова с нежным профилем низко склонилась; прядь волос упала на шею, туника слегка спустилась с плеча. Глубокой печалью овеян весь этот образ «Девушки с кувшином». Молочница из басни Лафонтена оплакивает свои разбитые мечты. Струя кристальной воды не замерзает даже в зимнюю стужу; когда бронзовая девушка покрыта снежной пеленой и вокруг кувшина повисают прозрачные льдинки, вода продолжает неумолчно журчать. Сюда не раз в лицейские годы прибегал Пушкин, кудрявым мальчиком, сюда приходил он и позднее. В память этих встреч он написал в 1830 г. Классические по форме стихи:

Урну с водой уронив, об утёс её дева разбила.

Дева печально сидит, праздный держа черепок.

Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой,

Дева, над вечной струёй, вечно печальна сидит.

1view of catherine park in tsarskoye selo

    Фонтан «Девушка с урной» сооружён в 1810 г. по проекту инженера Батенкура; бронзовая статуя — создание замечательного русского скульптора П. П. Соколова. В поэтической среде Царского села «Девушка с кувшином» нашла многократное отражение. Так, другой поэт­лицеист, М. Д. Делярго, посвятил ей стихотворение «Статуя Перетты в Царскосельском саду»:

Что там вдали, меж кустов, над гранитным утёсом мелькает,

Там, где серебряный ключ с тихим журчаньем бежит?

Нимфа ль долины в прохладе теней позабылась дремотой?

Ветви, раздайтесь скорей: дайте взглянуть на неё!

Ты ль предо мною, Перетта? Тебе, изменила надежда,

И пред тобою лежит камнем пробитый сосуд.

Но молоко, пролиясь, превратилось в журчащий источник:

С ропотом льётся за край, струйки в долину несёт...

Снова здесь вижу тебя, животворный мой гений, надежда!

Так из развалины благ бьёт возрожденный твой ток.

    Оба эти стихотворения, воспевавшие статую, созданную в подражание античной скульптуре, написаны з античном размере. Однако Делярю, в отличие от Пушкина, сближает статую Соколова с басней Лафонтена «Перетта», совершенно чуждой ей по духу.

    Вот то немногое, что было добавлено к Екатерининскому парку при Александре I. Но значение Царского села в истории первой четверти XIX века заключается не столько в убранстве парка или дворцовом строительстве, сколько в той умственной и художественной жизни, которая одухотворила в те годы старый Сарский холм. Близ дворца, по зелёной Садовой, отделённой от парка каскадами и фонтаном. «Лебедь», тянутся «кавалерские домики». В одном из них жил историограф и поэт Н. М. Карамзин. Сюда заезжал к нему А. И. Тургенев. Бывал здесь поэт П. А. Вяземский, воспевший зимний ландшафт Царского села; приходил и К. Н. Батюшков, погружённый в мир классики, и гусар­философ П. Я. Чаадаев. Сюда забегал из близстоящего лицея юноша Пушкин.

kavalerskij domik

     Этот «кавалерский домик» историографа едва не сделался жертвой пожара. В письме Карамзина к И. И. Дмитриеву от 14 мая 1820 г. сохранилось подробное описание этого события: «Пишу тебе с пепелища. Третьего дни сгорело около половины здешнего великолепного дворца... Я спокойно писал в своём новом кабинете и вдруг увидел над куполом церкви облако дыма с пламенем; бегу к дворцу... Ветер был сильный... Огонь пылал, и через 10 минут головни полетели и на историографический домик: кровля наша загорелась». Нужно было спасать детей, спасать драгоценные рукописи. Всю ночь семья историка провела в ожидании гибели «историографического домика». Ветер стих, но пламя пожирало дворец до полудня следующего дня. Сгоревшее здание лицея курилось ещё несколько дней.

    Этот пожар уничтожил часть основного корпуса дворца, обращенную к парку.

    Начиная с 1822 г. семья историка живёт уже не в «историографическом домике». «Мы уже 10 дней в Китае: чисто, красиво». Китаем здесь названа Китайская деревня, расположенная в Александровском парке у Подкапризовой дороги, по которой в те годы ездили из Царского в Петербург. «Деревню»  образует ряд причудливых домиков с драконами и другими украшениями, напоминавшими о Китае.  Строил «деревню» Камерон. Ему так и не удалось увенчать своего замысла сооружением в центре лёгкой и стройной пагоды, изображение которой сохранилось на чертеже. С Китайской деревней у Карамзина связаны самые дорогие воспоминания. В его письмах звучит всё яснее нота глубокой привязанности к Царскому селу. Иногда он дожидался здесь наступления зимы, замерзания озера, украшенного Чесменской колонной. Последнее лето, проведённое здесь, было особенно удачно для труда Карамзина. В эту пору он писал о «Смутном времени».

Kitajskaja derevnja

   Несколько дней у него в «Китае» провёл его друг И. И. Дмитриев, оставивший описание Китайской деревни в своих записках «Взгляд на мою жизнь».

   Лучше всего отразилось душевное состояние Карамзина, характерное для его жизни в Царском селе, в письме к тому же Дмитриеву от 22 октября 1825 г.: «Все часы дня заняты приятным образом: в 9 утра гуляю по сухим и в ненастье дорогам вокруг прекрасного, не туманного озера, славимого и в Conversations d'Emilie; в 11 завтракаю с семейством и работаю с удовольствием до двух, ещё находя в себе и душу и воображение; в два часа на коне, несмотря ни на дождь, ни на снег, трясусь, качаюсь, и весел; возвращаюсь с аппетитом, обедаю с моими любезными, дремлю в креслах, и в темноте вечерней ещё хожу час по саду, смотрю вдали на огни домов, слушаю колокольчик скачущих по большой дороге и нередко крик совы; возвратясь свежим, читаю газеты, журналы... В 9 часов пьём чай за круглым столом и с 10­ти до половины двенадцатого читаем с женою и с двумя девицами Вальтер­Скотта — романы с невинною пищею для воображения и сердца, всегда жалея, что вечера коротки. Не знаю скуки с зевотою и благодарю бога. Рад жить до конца жизни... что мне город!..».

    На фоне царскосельской природы и быта Карамзин с увлечением работал над своим историческим трудом.  И он сам начинает здесь своим душевным настроением напоминать образ летописца: « Работа сделалась для меня опять сладка: знаешь ли, что я со слезами чувствую признательность к небу за своё Историческое дело. Знаю, что и как пишу; в своём тихом восторге не думаю ни о современниках, ни о потомстве: я независим и наслаждаюсь только своим трудом, любовию к отечеству и человечеству». Здесь, в китайском домике, Карамзин подводил итоги своей жизни. Он хочет закончить свой труд и ждёт минуты, когда

...как лебедь на водах Меандра,

Пропев, умолкнет навсегда.

    Эти слова, включённые им в письмо, также подсказаны всеми традициями Царского села. Письмо он заканчивает так: «Чтоб чувствовать всю сладость жизни, необходимо любить и смерть... В свои весёлые, светлые часы я всегда бываю ласков к мысли о смерти, мало заботясь о бессмертии авторском, хотя и посвятил здесь способности ума авторству. Так пишут к друзьям из уединения».

    Посетил в Царском селе историографа и А. С. Грибоедов. «Стыдно было бы уехать из России, не видавши человека, который ей наиболее чести приносит своими трудами. Я посвятил ему целый день в Царском селе и на днях ещё раз поеду на поклон», — писал Грибоедов Вяземскому перед отъездом в Персию (Иран). В скором времени с грустью провожали друзья автора «Горе от ума» до Царского села— первой станции на пути в Москву. Один из них — А. А. Жандр — вспоминает: «День был пасмурный и дождливый. Мы проехали до Царского села и ни один из нас не сказал ни слова».

    Сарский холм стал местом встреч Грибоедова и прощания его с друзьями.

    Бывал здесь и «дедушка» Крылов, посещавший А. Н. Оленина. Бывал и Н. И. Гнедич, у которого, по выражению Грибоедова, даже «галстук был повязан гекзаметром». Переводчик «Илиады» мог находить в классических памятниках этих мест напоминания о дорогом его сердцу античном мире. «Старца великого тень» легла и на Камеронову галерею, и на бронзовую скульптуру окрестностей озера.

    Царское село ещё до раскрытия здесь гения Пушкина становилось излюбленным местом наших писателей.

  Предыдущая страница                 Следующая страница