Лицейский садик с его монументом был окружён памятными домами. Среди пустырей на месте былых особняков виднеется сильно пострадавший от обстрела домик Тёппера, рядом — дом директора лицея Энгельгардта, с лицейским гербом. Осквернённая захватчиками церковка Знамения (в ней была устроена конюшня) стоит по-прежнему, словно прижавшаяся к горделивому корпусу лицея.
Уцелел и лицей. Его мощные стены, воздвигнутые Кваренги, устояли от вражеского огня. В этом храме русской культуры гитлеровцы также устроили конюшни! Лицей был до такой степени загажен, что нечистоты вывозили возами и засыпали ими ямы, образовавшиеся от взрывов фугасных бомб.
«Сарский дом» — это величайшее произведение русского искусства ХVIII века — венчает теперь холм грандиозными развалинами своих блестящих и пышных зал. Снаружи дворец представляет громаду с пробоинами в стенах. У многих атлантов разбиты головы. Лепные украшения Растрелли изувечены. Сквозь пустые окна заметны обуглившиеся стропила. Внутри — обнажённые кирпичные, местами закоптелые стены. Местонахождение Зеркального зала или Серебряного кабинета можно определить только по счёту пустых окон. Екатерининский дворец напоминает теперь руины дворца Септимия Севера на Палатинском холме в Риме или Термы Каракаллы за Капенскими воротами. Это руины тысячелетий! Когда, после изгнания немцев, музейные работники взобрались на второй этаж, где был сказочнопрекрасный тронный зал, они увидели на остатках золотой резьбы по дереву притаившуюся сову... В углу зала, где не рухнул потолок, свисают обрывки расписного плафона. Там, где уцелел паркет, под ногами осколки хрустальных люстр, фарфоровых ваз, зеркал и той узорной резьбы, которая когда-то анфиладе дворца придавала вид золотого потока. Только зелёная столовая, казавшаяся такой лёгкой и хрупкой, да ещё лазурная дворцовая церковь и небольшой уголок Китайского зала свидетельствуют о былом блеске дворца и вопиют о диком варварстве неистовых врагов.
Пожар пощадил лишь пристройки Камерона. На сводах по-прежнему возвышается висячий сад, теперь опустошённый. Спасена и чудесная Камеронова галерея.— «Минервы росской храм». Подложенные под неё мины были вовремя замечены и обезврежены нашими бойцами.
Пусть на стенах начинает пробиваться трава. Пусть в тронном зале ищут себе приюта совы. Упорные советские люди, умеющие ценить славные памятники своего прошлого, уже вступают в борьбу с разрушениями. Среди руин закипает работа энтузиастов восстановления. Ещё слышны со всех сторон взрывы мин, уничтожаемых нашими саперами, а внутри печального дворца художники уже запечатлевают его облик, каким он был в тот грозный исторический час. Юные девушки, карабкаясь по руинам, как по скалам, производят обмеры; рабочие очищают дворец от обгорелых стропил и от бесформенных груд кирпича. Мастера бережно снимают покоробившийся паркет Камерона, разглаживают его и прессуют. Тщательно собирают обломки внутреннего убранства. В дотах и дзотах находят дворцовую мебель, детали полов, дверей...
Всё же наиболее ценное было эвакуировано нами в тыл. Все эти несметные богатства будут возвращены городу Пушкина. Будет возвращено и из рухнувшего гитлеровского государства всё награбленное в наших дворцахмузеях. Привезут обратно золотистые янтари, выставленные грабителями в Мюнхене. А на нашей истерзанной, но навеки освобождённой земле дворцы «из бирюзы и янтаря» будут восстановлены!
Жестоко пострадал и Александровский дворец. Храм внутри двора, где сохранялась походная церковь Александра I эпохи Отечественной войны, и портик у входа превращены в бесформенную груду развалин. Внутри дворец безжалостно разграблен бандитами. Облицовка зал из палисандрового и красного дерева, из зелёного клёна содрана и расхищена. Двери с золотой отделкой местами порублены. Кафели мавританского бассейна сбиты и расхищены. Зимой по ободранным залам, стены которых были покрыты надписями солдат испанской «голубой дивизии» и всевозможными рисунками, гулял ветер. Вьюга наносила в них сугробы снега. В Большом триедином зале, в его полуротонде, выходившей в дубовую аллею парка, франкисты соорудили горку с нишей, в которой поместили статую Мадонны. В левой части Александровского дворца, как и в церкви Знамения, была устроена конюшня. В сугробах снега виднелась опрокинутая статуя — мальчик, играющий в свайку, воспроизводящая известную скульптуру Пименова, описанную Пушкиным. В изрытом траншеями, дотами и дзотами Александровском парке: чернеют развалины сожжённого Китайского театра Камерона. Рухнула Белая башня, и среди искусственных романтических руин, которыми она была некогда окружена, теперь виднеется холм из бесформенной груды камней.
Арсенал в глубине парка, пробитый в нескольких местах, сохранил свой архитектурный облик. Нетронутой уцелела готическая Шапель.
Парк поредел. Уныло торчат пни. Тут и там — словно ураганом снесены могучие деревья в' несколько обхватов: дубы, лиственницы, тополя, липы. Символ «города муз» — зелёная гора Парнас возвышается над лугами, вся изрытая и обезображенная. Старый Екатерининский парк, под тёмные своды которого некогда входил поэт, исполненный «сладостной тоской», «смущённый воспоминаниями», успел одичать. Исчезли в аллеях мраморные статуи. Статуя Мира ещё не гасит факела войны: пуст её цоколь. Опустел и грот Ариадны. Уныло выглядит среди поросших травой дорожек каменная глыба «Девушки с кувшином»; таицкая вода «урны разбитой» иссякла. «Липовые сени» поредели. Живописные старые деревья частью уцелели, но немало их погибло. На Рамповой аллее уложены рядами мины огромной величины, уже лишённые своей разрушительной силы. Они похожи на гладких и слепых морских чудовищ, словно выброшенных сюда со дна морского. Всюду в аллеях попадаются пули, гильзы а тяжёлые осколки разорвавшихся снарядов. В глубине Собственного садика, за руиной Кваренги, сложенной из рельефов и кусков колонн, привезённых сюда из Рима с Аппиевой дороги, за Концертным залом захватчикипалачи расстреливали свои жертвы — граждан города Пушкина. В этом прекрасном тихом уголке Гестапо создало лобное место. На берёзе при .входе в Парадный двор Екатерининского дворца, против лицея ещё долго висело подряд пять оборванных верёвок.
Парк буйно разросся. Те чугунные скамейки, на которых сиживал Пушкин, утонули в высоких травах. Словно шерстью, густым мхом затянулась пирамида. Зелёной ряской подёрнулись обмелевшие пруды. Природа торопится покрыть своим покровом следы людских преступлений. Красногрудые снегири не покинули на это лето временно одичавший парк, как это делали всегда, чтобы укрыться в лесных дебрях.
В этом парке, наперекор всему, возвышаются спасённые от варваров памятники славы, Всё так же над водами озера над мшистой скалой царит Чесменская ростральная колонна, виднеется скромная Морейская колонна наваринского Ганнибала, всё так же стоит перед дворцом памятник «Перуну кагульских берегов». А за пределами парка , среди лиственниц высится Таврическая колонна. Как и в былые дни, открывают путь в парк: триумфальная арка – Орловские ворота, и чугунные ворота – памятник отечественной войны «Руина» у Орловских ворот, символизирующая руину в которую превращается враждебная русскому народу держава, стоит незыблемо и ныне.
К этим старым памятникам славы должен присоединиться новый памятник ничем нерушимой, немеркнущей в веках славы Пушкинского полка, вернувшего русскому народу город Пушкин, полка, участвовавшего в освобождении Ленинграда от немецких захватчиков.
Ольга Берггольц, оставаясь во всё время ленинградской страды в непобедимом городе, в ожидании освобождения бывшего Царского села написала стихотворение «Город Пушкина»:
Я давно живу с такой надеждой:
Вот вернётся город Пушкин к нам, —
Я пешком пойду к нему, как прежде
Пилигримы шли к святым местам.
Незабытый мною, дальнийдальний,
Как бы сквозь войну обратный путь, —
Путь на Пушкин, выжженный, печальный,
Путь к тому, чего нельзя вернуть.
Милый дом с крутой зелёной крышей,
Рядом липы круглые стоят...
Дочка здесь жила моя, Ириша,
Рыжеватая была, как я.
Все дорожки помню, угол всякий
В пушкинских таинственных садах!
С тем, кто мной доныне не оплакан,
Часто приходила я сюда.
Я пешком пойду в далёкий Пушкин
Сразу, как узнаю — возвращён.
Я на чёрной парковой опушке
Положу ему земной поклон.
Кланяюсь всему, что здесь любила,
—Сердце, не прощай, — не позабудь! —
Кланяюсь всему, что возвратила,
Трижды тем, кого нельзя вернуть...
ноябрь 1943 г.
6 июня 1944 г., в день рождения Пушкина, в старую ратушу прибыли из Ленинграда поэты и научные работники. Здесь было устроено торжественное заседание. В освобожденном, но ещё пустынном городе прозвучали радостные речи, полные любви к поэту и веры в возрождение его города.
Вера Инбер, имя которой также связано с блокадой Ленинграда, свою речь в этот день закончила стихами:
Мы слово «Пушкин» говорим
И видим пред собой поэта,
Который родиной любим,
Как солнце, как источник света.
Мы слово «Пушкин» говорим
И видим город пред собою.
Он снова наш, опять над ним
Сияет небо голубое.
Мы слово «Пушкин» говорим...
Поэт ли, город ли — не знаем.
Душой мы с первым и вторым,
Мы их в одно соединяем.
И город наш и человек —
Они для нас равны по силе,
Победой слитые навек
В едином образе России.
В освобождённом и очищенном лицее, в той «келейке», где, предположительно, обитал Пушкин, уже устроен уголок, посвященный поэту. Здесь, на глухой стене — барельеф с его изображением, в витрине — экспонаты. А против окна, на возвышении, обитом серым холстом, — воспетая им царскосельская статуя, спасённая от врага и недавно вырытая из укрывшей её от хищных рук. земли. Пройдёт ещё немного времени, царскосельская статуя вернётся на свою скалу и вновь «вечная струя» побежит из «урны разбитой».
Здесь, в этих местах, где по-прежнему «Пушкиным пахнет», так и слышится обещание поэта встретить каждого, кто с думой о нём посетит эту священную землю:
...Брегов забвенья оставя хладну сень,
К нему слетит моя признательная тень
И будет мило мне его воспоминанье…
| Предыдущая страница | Следующая страница |